Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история - Дэвид Ренсин

Когда мы вернулись в Штаты, ему сделали протез, и мы вместе ходили куда-нибудь развеяться – во «Флорентийские сады» или другие рестораны в Голливуде. Парень от души веселился, даже иногда танцевал. В то время мы как ветераны войны бесплатно получали ужин, выпивку – да почти все, что захотим, – при условии, что нам нужно было просто встать и сказать пару слов публике во время антракта. Я часто пользовался этим, так как пресса и фотографы, не дававшие мне проходу, сделали меня кем-то вроде знаменитости.

Звучит здорово, да? Но я прекрасно знал, что на душе у моего друга очень скверно. Со временем это заметили и окружающие. Он демонстративно не ел рис, когда был в лагере, и ни разу к нему не притронулся после окончания войны. Он стал ужасно желчным, и его ненависть росла. В конце концов он начал работать на диспетчерской вышке в аэропорту Лос-Анджелеса, и иногда я заскакивал к нему. Он заводился из-за любой ерунды и обрушивал поток ненависти на японцев, ампутировавших ему ногу, хотя в этом не было никакой необходимости. Может, и так, но ведь прошло уже столько времени. У парня впереди была вся жизнь, но он отказывался жить настоящим или думать о будущем. Ненависть разрушала его.

Поселив в своем сердце недобрые мысли, вы себе же сделаете хуже.

Истинное определение героя

Я никогда не считал себя героем. Я не могу запретить людям говорить то, что они хотят, но всегда держу в голове фразу из Книги Притчей: «Пусть хвалит тебя другой, а не уста твои, – чужой, а не язык твой». (Полагаю, даже Господу удобнее, чтобы кто-то другой занимался пиаром.)

Люди с легкостью используют слово «герой», порой даже злоупотребляя им. В наше время любой, кто сталкивается с какой-либо угрозой, считается героем. Я понимаю это чувство и поддерживаю смельчаков, оказывающихся лицом к лицу с опасностью, таких как полицейские, пожарные, солдаты. Я безгранично уважаю тех, кто жертвует собой ради других, а также тех, кто совершает добрые поступки, независимо от того, является это их прямым долгом или нет, например учителей или врачей. Полагаю, среди нас найдется немало героев, но к себе я это слово применить не могу. Когда я выступаю, скажем, на Дне ветеранов или Дне поминовения[10] и меня представляют как «олимпийца и героя войны», я обычно протестую. Герои и героини, возможно, сидят в аудитории: это те, кто потерял руку или ногу, или мать или отец, у которых на войне погиб ребенок, или кто-то, потерявший брата или сестру.

То же самое я говорил, выступая на круизных лайнерах. Я знал, что на борту находятся ветераны и люди старшего поколения, некоторые из них прошли войну – и неважно, какую именно, – и мне совершенно не хотелось притворяться перед ними кем-то более важным, чем они.

К тому же я таковым не был.

Что бы я ни делал в годы войны, я делал это для себя и своих товарищей по оружию. И делал не потому, что хотел выглядеть героем, а потому, что именно этому меня учили: выполнять свой долг. Я помнил правила, принятые в моей семье. Нужно предпринять все от тебя зависящее, чтобы хорошо было всем. Если я знаю, что решение каких-то вопросов в моей власти, почему кто-то другой должен рисковать своей жизнью?

Однажды я разговорился о войне с одним старым солдатом; во время беседы он постоянно постукивал себя по деревянному колену. Я тоже дотронулся – со всем уважением – и спросил: «Где вы потеряли ногу?»

– В Палау, – ответил он, имея в виду один из архипелагов в Тихом океане.

Вот он герой. А я всего лишь выживший.

Самое главное – правильное отношение

Акт прощения бывших тюремных охранников в Японии, 1950

Сохраняйте надежду

Всегда найдется солдат, который будет говорить: «Война скоро закончится, осталось каких-нибудь три месяца». Если он станет продолжать в том же духе, неважно, окажется он в итоге прав или нет (ну и, конечно, при условии, что он избежит шальных пуль и бомбежки), у него есть все шансы вернуться домой, сохранив ментальное здоровье.

Если же сидеть понуро и повторять: «Парни, да вы просто кучка оптимистов. Война не закончится никогда», шансы будут невелики.

Был у меня один такой знакомый в лагере. Он всегда сидел во дворе, уставившись бессмысленным взглядом в землю. Он даже не разговаривал с нами. Когда мы осторожно делились какими-то слухами: «Идет высадка в Нормандии», «Война закончится уже к Рождеству», он не проявлял ни малейшего интереса.

По окончании войны армия направила меня во Флориду, где я должен был пройти реабилитационный курс. Именно там я и познакомился со своей будущей женой, Синтией Эпплуайт.

Однажды мы сидели в пляжном клубе с группой десантников и обсуждали, как человеческий мозг функционирует в условиях войны. И вдруг я увидел его, старого товарища по несчастью. Он уселся возле бассейна и мертво смотрел в пол. Он почти ни слова не произнес за вечер. В его жизни ничего не изменилось. Может, конечно, он и вернулся домой живым, но как по мне, он был мертв. Такое может случиться в результате любой стрессовой ситуации. Тут дело не только в войне.

Никогда нельзя терять надежду. Ведь она дает вам новые силы.

Не позволяйте черным мыслям завладеть вашим сердцем – даже если полагаете, что ваши шансы равны нулю. Не скажу, что это очень просто сделать, но именно способность видеть свет в конце тоннеля поддерживает в вас жизнь.

Надежда наполняет вашу душу, позволяя двигаться дальше.

Не спрашивайте, за что. Спрашивайте, что дальше

Я был благословлен на долгую жизнь. Мое здоровье стало результатом особого образа жизни – я сочетал физические упражнения со специальной диетой, проповедовал милосердие и всегда сохранял жизнерадостное отношение к происходящему. В моем возрасте лучшей физической нагрузкой является ходьба. Год назад моя семья купила мне инвалидную коляску. Я счел это разумным решением, но по-прежнему настаивал на том, чтобы как можно больше ходить пешком. Хотя бы вокруг дома. Или до машины. Мне просто необходимо ходить, ведь ходьба стимулирует кровообращение. Благодаря ходьбе мои ноги остаются крепкими. Возможно, ходьба – лучший вид умеренной физической нагрузки из всех существующих. Конечно, не обходится и без падений, но я просто не могу позволить себе бросить ходить. Иногда я пользуюсь тростью для баланса. Но в целом стараюсь обходиться без нее. Нельзя переставать ходить!

Сейчас мне 97 лет. Удивлен ли я тем, что все еще хожу по этой земле, в то время как большинства из тех, кого я когда-то знал, уже нет рядом с нами? Безусловно. Но я не вижу в этом своей вины. И не чувствую себя одиноким. Я просто принимаю вещи такими, какие они есть. Вместо того чтобы зацикливаться на вопросе «За что?», я спрашиваю себя: «А что будет дальше?» Ведь это все, что нужно знать.

Всякий раз, оказываясь в больнице, я интересуюсь у врачей, сколько времени мне придется здесь провести, и стараюсь поправиться быстрее срока. До сих пор мой подход срабатывал. Почему? Я сам помогаю себе выздороветь – как всегда, просто принимая ситуацию. Я даю врачам возможность выполнять их работу, но в то же время не забываю о чудотворной силе жизнерадостного отношения к происходящему. И если доктора выписывают меня раньше, то всегда хвалят за боевой настрой.

Если вы не можете изменить свое отношение к ситуации, то вы либо будете поправляться очень медленно, либо умрете молодым.

Приятным плюсом моего оптимистического настроя является то, что медсестры обычно борются за право ухаживать за мной. Они ведь привыкли к пациентам, которые стонут и вечно жалуются. Конечно, из-за этого они не относятся к таким больным с меньшим вниманием и заботой, ведь иногда нытье и жалобы – все, что вы в данный момент можете. Я просто стараюсь сделать так, чтобы всем сторонам, включая и меня самого, было максимально комфортно.

Медсестры заходят к нам поболтать и часто засиживаются, потеряв счет времени. Я помню одну высокую красивую медсестру, которая, войдя в палату, сказала: «Луи, вы такой живчик! Я ведь тоже училась в Университете Южной Калифорнии». Затем мы поговорили об американском футболе. О ней. Немного обо мне. Наконец она вспомнила о том, зачем приходила. «Мне нужно сделать вам укол, – объявила она. – В ягодицу. Переворачивайтесь». Закончив, она сказала: «Прошу прощения, Луи. А сейчас я вынуждена вас покинуть».

– Вы вынуждены покинуть меня сейчас? – переспросил я. – Знаете, вы первая женщина, которая говорит мне такое!

Она вернулась через какое-то время, приведя с собой еще шесть девушек, жаждавших со мной познакомиться. В день выписки меня на выходе ждали девять молодых сестричек, чтобы сфотографироваться.

Поверьте, ваше позитивное отношение к происходящему воздастся вам сторицей, и вы всегда должны помнить об этом.